Марина всю жизнь мечтала о семье — не просто о доме и уюте, а именно о детях, о том трепетном чувстве, когда малыши впервые берут тебя за руку и смотрят глазами, полными доверия. Психолог по профессии и по призванию, она знала, как важно окружить ребенка заботой и вниманием, как важно слушать и слышать. Но, увы, её собственная история оказалась куда сложнее, чем те, что она разбирала в кабинете. Несмотря на все обследования и надежды, причина, почему беременность так и не наступала, оставалась загадкой, словно невидимая преграда между ней и долгожданным счастьем.

Жизнь Алисы до трагедии текла словно по гладкой реке — обеспеченная семья, любовь родителей, забота и внимание, которые казались незыблемой опорой в мире. Её детство прошло в уюте и стабильности, где таланты не просто поощрялись, а расцветали. Особенно тесной была связь с её старшей сестрой Диной — девушкой с горящими глазами и мечтой стать актрисой. Дина блистала на сцене местного театра, где под чутким руководством Владислава — режиссёра и тайного воздыхателя — раскрывала свои дарования.

С тех пор как Алиса Суботина, сбежав из суеты столичной жизни, вернулась в родной город с живописными пейзажами и старыми улицами, прошли годы. Здесь, среди сосен, туманов и нехитрых радостей провинциального быта, она нашла себя — в новой профессии, в новых расследованиях, в правде, которую никто больше не хотел искать. Когда-то её приезд совпал с самым болезненным ударом: гибель сестры, странности, замалчивания — всё это толкнуло Алису на путь следователя.

С первого взгляда Нина — идеальная женщина. Та, о которой мечтают: красива, утончённа, преданна до самозабвения. Она живёт домом, словно прядёт уют из воздуха — плетёт тонкие нити тепла и заботы вокруг мужа и детей, оберегая их от холода внешнего мира. Для всех она — эталон, тихая гавань, где всё под контролем: пол застелен, чай горячий, улыбка — как оберег. Но даже в идеальных домах бывают трещины. И у Нины — она одна, но роковая: она не приемлет горы в жизни Алексея.

Майор Игорь Савин давно слился с работой — не то чтобы по долгу службы, скорее по зову какой-то глубокой внутренней необходимости. Он жил среди протоколов, задержаний и ночных дежурств, как рыба в воде. Преступление — вот его стихия, а дело — смысл существования. Дом, жена, дочь — всё это казалось чем-то вторичным, чем-то, что вроде бы рядом, но как-то за стеклом, в другой жизни.

Анна — когда-то любимая, когда-то живая и светлая — с каждым днём угасала. Не устраивала сцен, не кричала, просто отступала. Сначала — из разговоров. Потом — из совместных завтраков. Потом — из брака. Когда она тихо, без истерик, сказала: «Я ухожу», Игорь растерялся, как человек, который только что узнал, что у него вырезали часть памяти.

А хуже всего было то, что он совсем не знал, кто теперь его дочь. Ева. Вроде бы — его кровиночка. А на деле — чужой подросток с колючим взглядом и внутренним взрывчатым веществом, которого не найти в папках уголовных дел. Где-то по дороге он её потерял. Может быть, тогда, когда в пятый раз не пришёл на утренник. Или когда забыл, что ей исполнилось четырнадцать. Или когда слишком увлёкся чужими проблемами и прозевал свои.

И вот — абсурд. Плюшевый мишка. Старый подарок, забытый где-то на полке. Он оказался чуть ли не единственным, кто ещё «говорит» с Евой. Вернее, записывает. В его пузике — скрытая камера, случайно активированная и по счастливой (или ужасной?) случайности запечатлевшая, как Ева попадает в неприятности, в компании, о которых Игорь предпочёл бы и не знать, и не думать. Откровения, вырванные из кадра, ударили не хуже отчёта о несчастном случае. Это был не просто сигнал бедствия — это был выстрел в воздух, просьба о спасении, зашифрованная в пикселях.

А тем временем на работе — всё как по учебнику: новый отдел, толпа зелёных, не нюхавших настоящей улицы. Никаких старых волков, только новички, у которых в глазах больше страха, чем решимости. Игорь вроде бы начальник, но ощущает себя одиноким механиком в развалившемся самолёте, где каждый болт гремит и вот-вот отлетит. Всё на нём — и семья, и служба, и спасение. Вопрос только: кого он сначала вытащит — других или себя?

И что хуже — тишина между ним и Евой или гул, который он слышит в себе всякий раз, когда включает запись с плюшевого шпиона?