Русские сериалы бесплатно

Летом 1943 года в Алма-Ату по экстренному распоряжению из столицы прибыли двое военных — капитан Турчин и майор госбезопасности Стариков. На первый взгляд, эвакуированная зона в сердце Казахстана казалась далёкой от войны: тишина улиц, работающие заводы, размеренный ритм жизни. Но за этим внешним спокойствием скрывалась угроза, способная подорвать усилия всей советской обороны.

Вера никогда не была героиней больших историй. Жила — как будто в скобках: гостиница, стойка администратора, одинаковые смены, вежливые улыбки, чай из дешёвых пакетиков в подсобке. Мир её был тесен, как номер на одного — чисто, спокойно, но без окон и перспектив. Ни скандалов, ни признаний под дождём — только календарь на стене и вечное дежурство по выходным. Она не жаловалась. Просто не ждала больше ничего.

Фронт Юго-Западный. Вторая зима войны. Земля, истерзанная снарядами, насквозь пропитана порохом, кровью и тревогой. Сюда, в самую гущу ожесточённого сопротивления, прибывает человек с фотоаппаратом, не винтовкой. Он не солдат, но он тоже идёт на передовую — за истиной. Его цель — Николай Слепков, человек-легенда, «Самогон» сибирского происхождения, снайпер, который превращает врагов в исчезающие тени. Более шестисот подтверждённых ликвидаций. Но за этой страшной арифметикой — молчание. Слепков не говорит. Он стреляет.

Москва, конец 1970-х. Город застыл в тревожном предвкушении — в воздухе витает дух Олимпиады, повсюду звучат лозунги о величии спорта, на улицах свежая краска и торжественные лица. Но за фасадом праздничной витрины назревает история, которая к медалям не имеет никакого отношения. Это не о рекордах и флагах. Это — о человеческой слабости, доверии и тех, кто умеет превращать всё это в деньги.

Москва конца XIX века — город, где роскошь соседствует с мраком, а под шелестом карет и шорохом шелков скрываются опасные страсти. Среди этого пышного театра появляется Агата Керн — женщина, имя которой произносят вполголоса. Искусная обманщица, актриса без сцены и паспорта, она умеет менять не только лица, но и судьбы. Её аферы столь изящны, что даже жертвы остаются в восторге от спектакля, в котором сами сыграли главные роли. Раскаяние? Смешно. Для Агаты мир — это шахматная доска, где она давно привыкла играть чёрными и всё равно выигрывать.

Москва конца XIX века — город, где роскошь соседствует с мраком, а под шелестом карет и шорохом шелков скрываются опасные страсти. Среди этого пышного театра появляется Агата Керн — женщина, имя которой произносят вполголоса. Искусная обманщица, актриса без сцены и паспорта, она умеет менять не только лица, но и судьбы. Её аферы столь изящны, что даже жертвы остаются в восторге от спектакля, в котором сами сыграли главные роли. Раскаяние? Смешно. Для Агаты мир — это шахматная доска, где она давно привыкла играть чёрными и всё равно выигрывать.

Москва, конец XIX века. Время дуэлей и денди, кружевных перчаток и холодных, узаконенных лицемерий. С виду — эпоха приличий, на деле — калейдоскоп страстей, преступлений и теней. Закон по-прежнему железной рукой запрещает азартные игры, именуя их язвой общества и рассадником морального гниения. Но чем суровее запреты, тем острее азарт — и тем глубже подполье, в котором расцветают рулетки, шулера и кровавые расчёты.

Агата Керн возвращается в Москву не столько из тоски по Родине, сколько по зову долга — того внутреннего, немого, как зов крови, который не дает спать спокойно. После Ниццы, где солнце, кажется, слишком ярко освещало ее боль, где каждый закат напоминал о Пушкине — не поэте, а человеке, которого она когда-то любила и, быть может, всё ещё любит, — возвращение в промозглую столицу России кажется чем-то вроде прыжка в ледяную прорубь. Очищающим, но опасным.

Июнь 1944-го — время, когда воздух дрожал не от жары, а от напряжения, будто сама земля готовилась взорваться под ногами. Леса под Оршей жили своей настороженной жизнью: каждая ветка, казалось, шептала предостережение, каждая тень могла скрывать смерть. Райков это знал. Он уже не верил в случайности — слишком многое в последнее время складывалось слишком точно, как будто кто-то перебирал фигуры на шахматной доске войны.

Люся и не думала отступать. В отличие от своих предшественниц, которые после первой же вспышки гнева Соломатина хватались за сумки и писали заявления «по собственному», она не воспринимала его крики как личную трагедию. Да, он груб. Да, он порой язвителен, как ожог. Но и у той породистой овчарки, которую привезли на стерилизацию на прошлой неделе, были клыки — это не мешало Люсе подойти к ней с лаской, уколоть обезболивающее и зашептать что-то успокаивающее на ухо.